Эта дата послужила поводом для того, чтобы снова попытаться разобраться с литературным дебютом Котляревского — знаменитой «Энеидой». Сейчас все школьники и студенты знают, что это произведение — предтеча современной украинской литературы. Иными словами, Иван Петрович — «зачинатель новой украинской литературы». Однако мало кто говорит о мотивах самого автора, которые подвигли его к написанию своей (и нашей полтавской) «Энеиды».
Нужно сказать, что ещё в XVII веке многие европейские авторы принялись переводить классические греческие и римские произведения на свои языки, при этом добавляя какие-то местные особенности в «канонический» эпос древних греков и римлян. Особенно в этом плане «досталось» Вергилию. В итоге вышло смешно. И популярно.
Наиболее известные из них: «Перелицованный Вергилий» французского писателя Скаррона, «Перелицованная Энеида» итальянского писателя Лалли; «Вергилиева Энеида, или приключения благочестивого героя Энея» австрийского писателя Блюмауера. Мода не обошла стороной и Россию. Автором первой пародии стал поэт Осипов. Вышла она под названием «Вергилиева Энеида, вывороченная наизнанку» (СПб., 1791-1799). Ориентируясь на это произведение, Котляревский подхватил этот «прикол» — в результате чего появилась «Энеида. На малороссийский язык перелицованная» И. П. Котляревского (СПб., 1798).Добавим также, что ещё раньше перевести Вергилия на селянский говор попытался некто Лобысевич во второй половине XVIII века. Стиль пародий получил название «бурлеска» или «травести».
Все эти произведения были рассчитаны не на народные, так сказать, широкие слои населения, а на узкий круг интеллектуалов-эстетов, чтобы те могли от души посмеяться в литературных салонах.
При этом авторы пародий не особо стесняли себя в употреблении на своих страницах отдельных вульгаризмов и эротизма. Такие литературные «шалости» тоже были не в новинку. Зачинателем такого «штиля» является поэт Барков, который прославился откровенной литературной порнографией, которая пришлась по вкусу самым изысканным поэтам. Перед влиянием барковщины не устоял даже Александр Пушкин, но с такими стихами «великого русского поэта» детей в школе, по известным причинам, не ознакомили. Поэт Майков в числе других подхватил эту, как бы сейчас сказали, «модную фишку», и продолжил вульгарную барковщину уже своим, мягким эротизмом. Такая же эротика и, в принципе, легкая вульгарщина проскакивает и в «Энеиде» Котляревского.
Честно сказать, до сих пор приходится удивляться, как эта книга попала в школьную программу, а при советской власти в «Энеиде» даже усмотрели горячий протест против социального угнетения. Хотя всё-таки эпический стиль и некоторые поучительные моменты остались в дань уважения к Вергилию.
Можно предположить, что сам Иван Петрович преследовал лишь цель изобразить древних римлян в образе полтавского мужика, чтобы усилить комический эффект для образованной и читающей публики. Тем более что задолго до Гоголя в столичных кругах имелся спрос на всё «малороссийское».
Хотя и в самой «Великороссии» имелись свои образчики такого литературного «комедиантства». Например, Куприн в рассказе «Груня» приводит образец такой речи:
«Ты, брат, Коляка, вот этого... как оно... Работать ты можешь... выходит у тебя совем гожо... Только, брательник, надоть, когда пишешь, в самое, значит, в нутро смотреть, в подоплёку, стал быть, в самую, значится, в гущу... Язык изучай, обычай, нравы, особенности... как у меня в „Иртышских очерках“ написано? „Айда с андалой на елань поелозить“. Что это значит? ... „Пойдём с дружком на лужайку побродить“. Вот оно — настоящее изучение языка... Прильни ты, знаешь, к земле, к самой, значит, к её пуповине, к недрам... А то у тебя как быдто и хорошо, и ладно, и баско, и прочее тому подобное, а всё как-то по-стрекозиному... Ну, гряди, чадо!»
Так как сам автор «Энеиды» не скрывал своих мотивов, то был обвинен уже нашими местными народниками в барском снобизме. Например, Пантелеймон Кулиш назвал Котляревского выразителем «антинародных образцов вкуса», от души поиздевавшимся в своей «Энеиде» над «украинской народностью», выставившем напоказ «всё, что только могли найти паны карикатурного, смешного и нелепого в худших образчиках простолюдина», а язык поэмы назвал «образцом кабацкой украинской беседы».
Хотя в нынешнее время подобное обвинение никто не додумается выдвинуть Лесю Поддеревянскому по поводу его уже «знаменитого» «Гамлета». Впрочем, как никто и не называет Поддеревянского зачинателем некой новой национальной литературы.
И всё же не хочется никоим образом умалить значение «Энеиды» Котляревского, так как она представляет собой уникальный документ простого полтавского наречья тех лет. А отдельные слова появились в поэме впервые и далее перекочевали в другие произведения украинской литературы уже иных украинских авторов. И не так уж важно, какие именно мотивы подвигли нашего земляка «перелицевать» Вергилия. Он действительно подарил потомкам и землякам живую народную речь, которая впоследствии помогла становлению украинской литературы. Однако этот процесс становления и создания случился много позже появления самой «Энеиды». Возможно только допустить, что бурлеск и травести от Котляревского стали предтечей современного украинского языка (ведь именно полтавское наречие долго считалось эталонным). Но признать то, что литературный «прикол» послужил началом для «новой национальной литературы»... Такое признание, по скромному мнению автора, выглядит сомнительным.
